Н. Динелло ¹
Кеннан, США

От плана к клану: социальные сети и гражданское общество

    По мнению ряда видных исследователей постсоциалистических стран, перед этими государствами не стоит дилеммы "план или рынок". Им также чужда дилемма "клан или рынок". Стратегия их развития предполагает становление более развитой современной экономики через клан.² Соответственно метафора "от плана к клану" означает отход от плановой экономической системы в пользу клановой, при которой большую роль играют "группы взаимной поддержки и взаимопомощи"³, а совладение акционерным капиталом и отношения взаимного кредитования скрепляются приятельскими, дружескими или родственными связями.

    Там, где больше риска и нестабильности, взаимное доверие является самым важным капиталом. Такое доверие выковывается и проверяется временем. Отсюда наиболее ценны длительные личные связи, позволяющие досконально узнать партнера и клиента. Неудивительно, что шансы игроков в новой реформируемой системе зависят от их прошлого и настоящего положения в сетях формальных и неформальных связей, открывающих доступ к многообразным ресурсам.

    В советские времена связям придавалось огромное значение. Такие словечки, как "блат", "рука", "наш человек", "круговая порука" и "толкачи", прочно вошли в общепринятый лексикон. При советских "деревянных" рублях, которые только с натяжкой можно было назвать деньгами из-за их плохого выполнения функций денег, основной "валютой" служил социальный капитал - "ресурсы социальных отношений и сетей отношений,.. облегчающих действия индивидуумов за счет формирования [взаимного] доверия, определения [взаимных] обязанностей и ожиданий, формулирования и внедрения норм... и т. д.".⁴ Там, где действовала поговорка "не имей сто рублей, а имей сто друзей", также процветала клановость с жестким противопоставлением "своего" "чужому" и "нашего круга" "их кругу".⁵

    Похоже, что вместо ранне-христианского представления о любви к деньгам как о "корне всех зол"⁶, оказавшего большое влияние на великую русскую культуру⁷, атмосферу в сегодняшней России точно определяет иронический перефраз Бернарда Шоу: "Недостаток денег - корень всех зол". Но хотя библейская проповедь несовместимости служения Богу и Мамоне уступила место поклонению Мамоне как Богу, т. е. произошло освящение денежного капитала, и его роль неизмеримо возросла, социальный капитал вовсе не упал в цене. Финансово-политические кланы, построенные среди прочего на личной лояльности, определяют лицо нынешнего российского общества.⁸

    Трансформация "от плана к клану", подразумевающая частичное воспроизведение клановости советской системы, доказывает справедливость известного американского изречения: "Чем больше перемен, тем больше все остается по-старому" ("The more things change, the more they stay the same"). Это, однако, не означает жесткого исторического детерминизма или невозможности социальных изменений. Согласно теории "зависимости от избранного в прошлом пути развития" (path dependence theory) , настоящее не обречено стать заложником прошлого, но успех социально-экономических преобразований зависит от того, как они соотносятся с прошлым опытом. В этом смысле те меры, которые учитывают исторический путь, ценности и социально-экономическую структуру сложившегося общества, являются более перспективными, чем потенциально эффективные, но противоречащие былому подходы. Время социальных бурь и эйфории в ожидании нового, лучшего общества благодатно для экспериментов, но как только этот новый мир начинает обретать более четкие очертания, оказывается, что новое во многих его элементах - это хорошо забытое старое.

    Историческое прошлое сужает набор вариантов действия в настоящем. Но перемены, которые опираются на историческое наследие, менее болезненны для общества и несут в себе потенциал созидания, а не разрушения. Не разделяя крайнего представления о клановости как о сугубо отрицательном явлении, вызванном к жизни чьим-то злым умыслом и навязанном обществу вопреки его потребностям, данная статья, тем не менее, задается вопросом, насколько кланы, опирающиеся на тесные личные связи, совместимы с ценностями гражданского общества и насколько клановые стратегии соответствуют интересам становления такого общества.

Гражданское общество и его отсутствие

Теоретики гражданского общества от Джона Стюарта Милля до Роберта Даля считали его ключевой характеристикой правительства, эффективно откликающегося на нужды и предпочтения граждан. Современная интерпретация Роберта Патнэма выделяет следующие черты гражданского общества.

    Во-первых, граждане активно участвуют в общественных делах. Не будучи альтруистами, они преследуют только "просвещенные" личные интересы, т. е. такие интересы, которые не противоречат интересам общества.

    Во-вторых, обеспечиваются равные права и обязанности для всех граждан. Основным стержнем общества становятся горизонтальные связи взаимности и кооперации, а не вертикальные связи иерархической власти и зависимости. Лидеры несут ответственность перед рядовыми гражданами.

    В-третьих, предполагается солидарность, доверие и терпимость в обществе. Это позволяет сдерживать оппортунизм, т. е. такое поведение, когда общие интересы приносятся в жертву личным целям.

    В-четвертых, существуют и процветают ассоциации граждан, которые представляют собой своеобразную школу сотрудничества, повышающую эффективность и стабильность демократического правительства.¹⁰

    Ситуация, при которой гражданское общество отсутствует, противоположна выше описанной в нескольких аспектах. Общественная жизнь организована иерархически. Дела общества находятся в компетенции начальников и политиков, а рядовой гражданин живет по принципу "моя хата скраю, ничего не знаю". Участие в политике определяется личной алчностью или зависимостью, а не заботой об обществе. Коррупция является нормой жизни. Понятие компромисса носит негативный оттенок, а законы принимаются для того, чтобы их нарушать.

    Народ испытывает чувство бессилия, эксплуатации и несчастья и, как результат, требует дисциплины и порядка.¹¹

Вертикальные сети

    На смену многим министерствам и ведомствам в реформируемой России пришли иные иерархические структуры - финансово-промышленные группы. Экономическую целесообразность таких структур еще предстоит доказать, но их организация по типу клана не подлежит сомнению. Во главе этих вертикально интегрированных групп стоят лидер бизнеса и "свой человек" в правительстве. Ступенькой ниже - руководители банков, предприятий и средств массовой информации. Им подчиняются аналитики и консультанты, специалисты по общественным отношениям и созданию благоприятного имиджа, журналисты и работники служб безопасности. Костяк таких групп образует "команда", состоящая из лидеров и их ближайших помощников, которая формирует стратегию экспансии группы, ее внутренние законы и символические коды, а также тактику борьбы или альянсов с другими группами.¹² "Кто не с нами, тот против нас" остается как объединяющим, так и определяющим границы кланов принципом.

    Такого рода вертикальные сети, разумеется, характерны не только для России. Они воплощают в себе стратегию кооперации в интересах уменьшения неопределенности и усиления безопасности и стабильности.¹³ Если обладание ресурсами в стабильном и предсказуемом обществе может позволить людям быть независимыми друг от друга, то противоположная ситуация заставляет искать тесных связей с теми, кто может обеспечить поддержку и защиту.¹⁴ Внерыночные механизмы, на которых зиждятся вертикальные сети, - перекрестные директораты, слияния и совместные венчуры - служат средствами управления риском. Кроме того, за счет укрупнения организационных структур многие сделки становятся внутренними, и их эффективность может возрасти.¹⁵

    Формальные и неформальные связи особенно важны в условиях дефицита финансовых ресурсов и отсутствия материальных ресурсов, которые могли бы использоваться в качестве залога. В такой ситуации именно связи могут служить залогом под финансовые кредиты.¹⁶ "Клиентелизация" (тесные отношения между патроном и клиентом) становится неизбежной тогда, когда открытая информация бедна и мало надежна, а каналы ее передачи работают плохо и содержат много "шума". Игроки на экономической арене вынуждены заниматься углубленной диагностикой и аналитикой, сосредоточиваясь на небольшом числе тщательно отобранных клиентов и партнеров и прибегая к хитроумным уловкам в целях добычи ценной информации.¹⁷ Наконец, персонализация и политизация отношений экономического обмена выступают в качестве средств проверки партнеров и контроля за выполнением контрактов,¹⁸ что особенно важно при недостатке информации и трудностях формализованного юридического контроля за отношениями в бизнесе.

    Как показывает мировой опыт, вертикально интегрированные сети могут демонстрировать преимущества двоякого рода: обеспечивать экономию на затратах, а также уменьшать риск и повышать стабильность бизнеса. Однако такие сети могут приводить и к прямо противоположному исходу: повышению затрат и увеличению риска. Негативный эффект может быть связан с тем, что иерархическая структура имеет тенденцию к непомерной раздутости, громоздкости, негибкости и неповоротливости, самодостаточности и самоуспокоенности. Отсутствие прозрачности вертикальных сетей чревато искажением экономических оценок эффективности и, как следствие этого, изъянами в принятии решений. В результате непроницаемости вертикально выстроенных пирамид ограничивается восприятие рыночных сигналов, что делает невозможным стратегию быстрого реагирования на изменившиеся внешние условия.¹⁹ В дополнение к этому, частный контроль за выполнением контрактов в рамках кланов отличается дороговизной по сравнению с государственным контролем и далеко не всегда эффективен.²⁰

    Чем бы ни было вызвано господство вертикальных сетей и каков бы ни был баланс плюсов и минусов таких структур с точки зрения потенциала экономического развития, они в целом сдерживают развитие гражданского общества. Наиболее ощутимо такое сдерживание в том случае, если вертикальные сети организованы по типу клана.

    Во-первых, если существует жесткое разграничение между инсайдерами и аутсайдерами, то на аутсайдеров налагается высокая плата за "вход" в бизнес. Господство нескольких кланов означает насильственное ограничение конкуренции и сужение возможностей для бизнеса; в итоге значительная часть населения оказывается в статусе аутсайдеров. При таких условиях об активном участии всех граждан в экономической жизни и об их равных правах и обязанностях говорить не приходится.

    Во-вторых, вертикальные каналы передачи информации ненадежны, низшие уровни склонны скрывать или искажать информацию, что является формой защиты от эксплуатации. При этом санкции за нарушение норм взаимности, нацеленные на искоренение оппортунизма, не могут быть наложены нижними уровнями управления на верхний уровень управления. Вертикальный клиентелизм разрушает групповую организацию и солидарность как патронов, так и клиентов (у двух клиентов одного и того же патрона не может быть практики взаимовыгодного сотрудничества). Отношения зависимости (вместо отношений взаимной выгоды) повышают возможность оппортунизма как со стороны патрона (в форме эксплуатации), так и со стороны клиента (в форме уклонения от ранее принятых на себя обязательств).²¹

    В-третьих, частные фирмы, занимающиеся контролем за выполнением контрактов, заинтересованы в повышении спроса на свои услуги по охране и защите бизнеса. Вследствие этого они могут искусственно разжигать недоверие партнеров по экономическим отношениям и в целом усиливать недоверие и нетерпимость в обществе.²²

    В-четвертых, смычка бизнесменов и политиков, коррупция, тайные альянсы и клановые войны чреваты большими издержками, связанными с общественным неприятием и представлением о нелигитимности режима.
    "Если политическому правителю или экономическому монополисту нет альтернативы, он становится деспотом, диктатором или абсолютным монархом. Если ему есть альтернатива, у него меньше свободы и больше возможностей у подвластных ему, что приводит к более справедливому распределению общего пирога",- отмечает историк экономики Дуглас Норт.²³ Применительно к современной России, это означает, что если финансово-политические кланы составляют единственную экономическую силу, обладающую реальными ресурсами и властью, то их безраздельная свобода, граничащая со вседозволенностью, имеет в качестве оборотной стороны несвободу большинства граждан общества - тех, кто не входит в могущественные кланы. Если на действия этих вертикально интегрированных кланов не налагать ограничений, то возвращение в джунгли Томаса Гоббса может стать вполне реальной перспективой, а цивилизованное общество останется абстрактной схемой.²⁴

Горизонтальные сети

    В отличие от вертикальных сетей с их четким разграничением начальника и подчиненного, лидера и рядового гражданина, горизонтальные сети представляют собой объединения агентов одинакового статуса, мощи и влияния. При этом определяются права и обязанности каждого объединения, а между автономными государственными структурами, политическими организациями, финансовыми институтами, промышленными ассоциациями, профсоюзами, прессой, религиозными организациями и другими группами граждан перекидываются мостики, создающие условия для регулярных контактов, установления доверия, взаимовыгодной дискуссии и взаимного влияния.

    Развитие сетей гражданского действия легче всего начинать с небольших сообществ, располагающих заделом социального капитала. Личное доверие между хорошо знакомыми друг другу людьми может служить естественным фундаментом таких сетей.²⁵ Следующим этапом должно стать дополнение так называемых "сильных" межличностных связей, которые характеризуются частым общением и его эмоциальной насыщенностью, интимностью и взаимностью, в "слабые" связи, которые отличает сравнительно менее продолжительное по времени общение и его эмоциональная нейтральность, отстраненность и функциональность.²⁶ "Сильные" связи воплощаются в семейственности и близкой дружбе, а примерами "слабых" связей являются знакомство и общее членство в организациях. Хотя преобразование "сильных" связей в "слабые" снижает интенсивность и экспрессивность человеческих отношений, оно расширяет инструментальную вовлеченность разных людей в сети гражданского действия и увеличивает охват этими сетями разных сфер общества. Уместно заметить, что на аристократа де Токвилля, посетившего США в XIX веке, произвела сильное впечатление страсть американцев к формированию всяческих добровольных негосударственных ассоциаций.²⁷ Эта страсть, сохраняющаяся и поныне, сосуществует со знаменитым американским индивидуализмом и заботой о "прайвиси" (privacy), чему в русском языке даже нет подходящих слов.

    Связывая изолированные группы, сети гражданского действия повышают санкции за недобросовестные сделки, благоприятствуют укреплению норм взаимности, облегчают обмен информацией и улучшают ее качество, уменьшают неопределенность и риск, а также создают модели будущего сотрудничества.²⁸ Горизонтальные сети также могут повысить эффективность управления за счет его контроля со стороны государства, прессы и общественных организаций, а также за счет конструктивной общественной критики. Общественные организации могут представлять интересы как предпринимателей и производителей, так и наемных работников и потребителей.

    Пристальное внимание общественности к механизмам экономического управления и способность общественного мнения повлиять на ход событий разрушают непрозрачность и самодостаточность вертикально интегрированных групп, позволяют установить универсальные правила игры для всех и приближают утверждение более открытого и справедливого общества. Создавая общую атмосферу доверия и искореняя произвол, горизонтальные сети также способствуют более благоприятному инвестиционному климату.²⁹ Кроме того, ожидается, что участвуя в реформах через сети гражданского действия, массы проявят больше понимания и терпения, тем самым повышая кредит доверия власти и раздвигая временной горизонт социально-экономических преобразований.³⁰

Сети, цивилизация и адаптация

    Тенденция исторического перехода от джунглей Гоббса к цивилизованному обществу - та, что именуется прогрессом, - заключается в дополнении вертикальных сетей взаимоотношений между людьми горизонтальными сетями и в постепенном возрастании значения последних. "Тот факт, что в разрешении дилемм коллективного действия горизонтальные сети более эффективны, чем вертикальные сети, может быть одной из причин, по которой в XVIII веке капитализм оказался более эффективен по сравнению с феодализмом и по которой в XX веке демократия продемонстрировала свою большую эффективность по сравнению с автократией",- пишет Роберт Патнэм.³¹ Речь, разумеется, не идет об окончательном триумфе горизонтальных сетей и о полном вытеснении вертикальных связей. Капиталистические фирмы, более того, такие масштабные формирования, как транснациональные корпорации, определяют лицо нынешней глобальной экономики. Несмотря на то, что южно-азиатский экономический кризис подпортил имидж сверхгигантов бизнеса, подорвав веру в их способность служить непогрешимыми локомотивами экономического роста, консолидация международного капитала через слияния и поглощения достигла в конце 90-х годов беспрецедентной интенсивности.

    Вряд ли возможно перевести все аспекты политического и экономического управления неимоверно сложным современным обществом на горизонтальные рельсы. Речь идет о другом - о том, чтобы приветствовать разнообразие форм общественной организации и самоорганизации и их комбинаций. Свобода выбора таких форм и экспериментирования с ними позволяет рассмотреть больше вариантов социально-экономического развития и избрать наиболее подходящий для конкретных условий вариант.³²
    Сочетание вертикальных и горизонтальных сетей также может позволить, если не разрешить, то, по крайней мере, смягчить остроту другой проблемы современного общества - соотношения личной свободы и обезличенности отношений. Согласно многим классическим представлениям о сути современного общества, универсальный экономический обмен через посредство денег (а не особых привилегий в виде титулов и званий, дарованных верховным властителем) вовлекает в оборот широкий социальный круг людей и обеспечивает свободу и независимость всех участников обмена, так же, впрочем, как и их взаимную дифференциацию.³³ Следуя этой логике, именно обезличенные и беспристрастные деловые сделки, опосредованные деньгами, обеспечивают свободу личности и ведут к торжеству "неотъемлемых прав человека".³⁴ Противоположный взгляд на капиталистическое общество рисует, однако, иную картину: стирание личности вследствие одностороннего, фрагментарного, уродливого развития человека как придатка к капиталу,³⁵ обесчеловечивание отношений как результат подчинения "всех страстей и деятельности жажде наживы",³⁶ духовное и общественное отчуждение индивидуумов от средств производства и друг от друга.³⁷

    Можно сетовать на болезненность разрыва привычных уз и изменения стиля жизни, но в отличие от традиционной деревни, современная, напичканная электроникой и стремительно развивающаяся "глобальная деревня"³⁸ не располагает к ограничению связей лишь семейным и дружеским кругом. В условиях современной развитой экономики, в рамках вертикальных сетей чаще всего преобладают разветвленные обезличенные инструментальные отношения. Но не все иерархии основываются на таких отношениях. Само понятие клановости, наиболее распространенной в развивающихся странах, подразумевает наличие близких ценностных связей, разрыв которых чреват весомыми последствиями как для организации, так и для ее отдельных членов.

    Ослабление значения "сильных связей" как неизбежная плата за сопричастность к современности не означает обреченности на их полную утрату. Причиной тому - горизонтальные сети. Такие сети гражданского действия, как ассоциации по месту жительства, многие религиозные и иные сообщества, связанные единой территорией и длительным совместным времяпрепровождением их членов, основываются на достаточно близких, подобных родственным ("сильных"), связях. Конечно, не все горизонтальные сети одинаковы. К примеру, для организаций предпринимателей обычно характерны несколько отстраненные личные отношения и повышенная инструментальность.

    Сосуществование вертикальных и горизонтальных сетей позволяет органически сочетать "сильные" и "слабые" связи. Внутренняя интеграция групп и наличие связок между ними приводят к большей адаптивности сетей, что может выражаться в большей восприимчивости к новациям и возможности относительно независимых изменений.³⁹ Также считается, что сочетание личных и обезличенных отношений в целом обепечивает больше свободы и ответственности индивидуумов.⁴⁰

Иерархия, рынок, клан

    Иерархические структуры в виде больших вертикально интегрированных фирм служат альтернативой неэффективному рынку, при котором затраты на информационное обеспечение, заключение контрактов и контроль за их выполнением недопустимо высоки.⁴¹ Рынок возможен лишь при условии ясности прав собственности, а также возможности назначения цен на товары и услуги, получения информации и измерения затрат. Важны также приемлемость величины затрат на получение информации и заключение рыночных контрактов, а также способность наладить мониторинг сделок и ввести санкции за оппортунизм.⁴²

    Такая идеальная ситуация встречается не столь часто. По мнению Карла Полани, рынки доминировали как форма распределения ресурсов на коротком промежутке времени в XIX веке; что касается современной экономической организации, то она базируется не на экономизации, а на взаимности и перераспределении.⁴³ Можно не соглашаться с К. Полани в вопросе о временных рамках господства рыночных отношений, но трудно отрицать, что по принципам своего функционирования современная фирма отличается от ценообразующих рынков.⁴⁴

    И при доминировании рынка, и при господстве иерархии, возможен обезличенный и беспристрастный обмен. Но в первом случае (рынок) решающую роль в контроле за экономической деятельностью играет конкуренция, а во втором случае (иерархия), для которого характерна ограниченность конкуренции, возникает большая потребность в формальных правилах игры, процедурах контроля за их выполнением и систематическом мониторинге экономической деятельности.⁴⁵ Правила игры, которые включают этические нормы, регулирующие поведение индивидуумов в интересах максимизации полезности, заменяют информацию в условиях неопределенности. Контролируя поведение игроков на экономической арене, эти правила не только ограничивают выбор, но и открывают новые возможности как раз благодаря ограничениям.⁴⁶

    Клановость можно трактовать как промежуточное состояние между рынком (предполагающим формализованные контракты) и иерархией (вертикально интегрированными фирмами). Эта форма экономической организации, возникающая в интересах выполнения взаимных обязательств, может быть эффективна при особых историко-институциональных условиях, отличающихся, в частности, неопределенностью.⁴⁷ Возникновение кланов - это реакция на необходимость персонализированного экономического обмена, т. е. повторяющихся сделок, предполагающих личные контакты и "клиентелизацию". Там, где трудно запустить в действие формальные правила игры и процедуры контроля за их выполнением, кланы позволяют установить взаимность и консенсус и без формализации отношений.

    Будучи средством адаптации к недостаточной развитости рыночных институтов и неразработанности правил обмена и концепций контроля, кланы являются методом борьбы с оппортунизмом. В этом смысле, если считать исходной точкой ситуацию полного произвола, они способствуют утверждению элементов гражданского общества. Вместе с тем клановость ограничивает солидарность узким, относительно закрытым кругом, препятствует активному участию граждан в жизни общества и противоречит равенству прав и обязанностей всех граждан, безотносительно их принадлежности к кланам. В современном обществе обеспечение прав граждан требует открытой экономики, справедливой конкуренции и институционализации доверия и морали в обществе - тех условий, которые вряд ли утвердятся как результат чудесного прозрения кланов, но которые могут развиться под давлением сетей гражданского действия.

Сети и идеология

    На заре российских реформ конца 80-х годов широкое хождение получил лозунг отказа от идеологии в пользу здравого смысла. Недальновидность этого лозунга обернулась символическим и концептуальным вакуумом. Ни флаг, ни герб, ни гимн нового российского государства на момент середины 1998 года еще полностью не узаконены, что свидетельствует об отсутствии компромисса в обществе, неопределенности его ценностей и спорной легитимности самого режима. "Хотя мы считаем, что в нашей каждодневной жизни мы руководствуемся "здравым смыслом", на самом деле этот здравый смысл является теоретическим знанием; идеологии представляют собой интеллектуальные усилия обосновать поведение индивидуумов и групп",- подчеркивает Д. Норт.⁴⁸ Тесно связанная с этическими суждениями о справедливости мира, идеология является в значительной степени средством экономии, облегчающим принятие решений на основе четкого мировоззрения. Идеология служит обоснованию объективной реальности, и ее новая версия появляется тогда, когда становятся очевидными резкие расхождения между реальностью и действующей идеологией.⁴⁹

    Таким образом, идеология предельно практична, и здравомыслие, так же, как и здравие общества, непосредственно зависят от идеологии. Если господствующая идеология находит отклик в сердцах и умах людей, то это равнозначно признанию существующей системы справедливой, что позволяет свести к минимуму затраты на контроль за выполнением правил игры и обеспечением прав собственности. Если народ разделяет официальную идеологию, то это значит, что он признает легитимность существующего режима; отсюда минимальные затраты на его поддержание. Наконец, общественное одобрение идеологии помогает преодолеть проблему "проезда за чужой счет" (the free rider problem), или, по-русски, "халявы", а также побуждает людей вести себя вопреки простейшим, гедонистическим импульсам.

    Идеология вертикальных сетей - это идеология максимизации прибыли и власти. Если опираться исключительно на эту идеологию, то восторжествуют принципы "обогащайся как можешь" и "выживает сильнейший", а слабым грозит геноцид. Клановость создает систему взаимной поддержки и взаимопомощи, но такую, которая ограничена рамками отдельных кланов. При этом фрагментация общества и социальные конфликты становятся неизбежными. Что делает массу людей обществом, так это общая идея, общие ценности, общие ритуалы и общая символика. Вертикально интегрированным группам не зазорно задуматься над объединяющими началами общества, но их опробирование, т. е. проверка их привлекательности для разных слоев населения и их соответствия интересам развития, возможно только через горизонтальные сети гражданского действия.

1. 
   
Динелло Наталья — кандидат экономических наук, Ph.D (cоциология), преподаватель факультета социологии и Центра по российским и восточно-европейским исследованиям Университета Питсбурга, США.
2. Grabber G., Stark D. (eds.). Restructuring Networks in Post-socialism: Legacies, Linkages, and Localities (New York: Oxford University Press, 1997). Stark D., Bruszt L. Postsocialist Pathways: Transforming Politics and Property in East Central Europe (Cambridge. UK: Cambridge University Press, 1998).
3. Landa J. Trust, Ethnicity, and Identity: Beyond the New Institutional Economics of Ethnic Trading Networks, Contract Law, and Gift-Exchange (Ann Arbor, MI: The University of Michigan Press, 1994). P. 127.
4. Coleman J. Foundations of Social Theory (Cambridge. MA: The Belknap Press of Harvard University Press, 1990). P. 306–313.
5. Klugman J. The New Soviet Elite: How They Think and What They Want (Westport, CT: Praeger, 1989).
6. Библия. Первое послание к Тимофею 6:10.
7. Dinello N. Russian Religious Rejections of Money and Homo Economicus: The Self-Identifications of the 'Pioneers of a Money Economy' in Post-Soviet Russia // Sociology of Religion. No. 1 (Spring 1998). P. 59.
8. Dinello N. Forms of Capital: The Case of Russian Bankers // International Sociology, 13, Nо. З (September 1998); Dinello N. Financial-Industrial Groups and Russia’s Capitalism. In Miegiel J. (ed.). Perspectives on Political and Economic Transitions after Communism (New York: The Institute on East Central Europe, Columbia University, 1997).
9. North D. Institutions, Institutional Change, and Economic Performance (Cambridge: Cambridge University Press, 1990). P. 100.
10. Putnam R. with Leonardi R. and Nanetti R. Making Democracy Work: Civic Traditions in Modern Italy (Princeton, NY: Princeton University Press, 1993). P. 86–90.
11. Ibid. P. 115.
12. Johnson J. Russia’s Emerging Financial-Industrial Groups. // Post-Soviet Аffairs 13, No. 4 (1997); Финансово-промышленные группы и конгломераты в экономике и политике современной России (Москва: Фонд Центр политических технологий. 1998), http://www.nns.ni/analvtdoc/fpg.html: Dinello N. "Agents and Structures: The Capital of Russian Bankers" in Dinello N. (ed.). Banks and Bankers in Russia: Economic and Soda! Capital (Pittsburgh: Center for Russian and East European Studies, University of Pittsburgh, 1997); Dinello N. Bankers’ Wars in Russia: Trophies and Wounds. // Post-Soviet Prospects, VI. I (February 1998).
13. Alien M. The Structure of Interorganizational Elite Cooptation: Interlocking Corporate Directorates. // American Sociological Review 39 (August 1974). P. 393–406.
14. Granovetter М. The Strength of Weak Ties: A Network Theory Revisited. // Sociological Theory 1 (1983). P. 210–211.
15. Williamson O. The Economic Institutions of Capitalism: Firms, Markets, Relational Contracting (New York: The Free Press. 1985). P. 68–162.
16. Putnam R. P. 167–169, 185.
17. Geertz С. "The Bazaar Economy: Information and Search in Peasant Marketing" in The Sociology of Economic Life (Boulder-San Francisco-Oxford: Westview Press, 1978/1992). P. 225–232.
18. Landa J., 1994. xi-xii. 13, P. 126.
19. Segre S. Business Communities and Their Milieux: A Reappraisal of Toennies. Weber. and Simmel // International Journal of Politics, Culture and Society. II, ii.C (1998). P. 430–431.
20. Gambetta D. The Origins of the Mafias (Cambridge: Mimeo, 1991).
21. Putnam R. P. 174–175.
22. Gambetta D. Putnam R. P. 146–147.
23. North D. Structure and Change in Economic History (New York: W.W.Norton & Company. 1981). P. 25.
24. Ibid. P. 202–203.
25. Putnam R. P. 171.
26. Granovetter М. 1983. P. 227: Granovetter М. The Strength of Weak Ties. The American Journal of Sociology 78, No. 6 (1973).
27. Tocqueville A. Democracy in America. Translated by George Lawrence (New York: Harper & Row, Publishers, 1835/1966). P. 485–488.
28. Putnam R. P.173–174.
29. Stark D., Bruszt L., P. 188–189.
30. Ibid. P. 195–196.
31. Putnam R. P. 174–175.
32. Stark D., Bruszt L. P. 7.
33. Simmel G. The Philosophy of Money (Boston: Routledge and Kegan Paul, 1900/1978). P. 285.
34. Weber M. The Russian Revolutions (Ithaca, NY: Comell University Press, 1906, 1917/1995).
35. Marx K., Engels F. "The German Ideology" in Marx К., Engels F. Collected Works. Vol. 5 (London: Lawrence and Wishart, 1846/1975–1978). P. 262.
36. Marx K. "Economic and Philosophical Manuscripts" in Marx K., Engels F. Collected Works. Vol. 7 (London: Lawrence and Wishart, 1844/1975–1978). P. 307.
37. Marx K. Grundrisse (Harmondsworth: Penguin Books, 1857–1858/1973). P.160–161.
38. Levinson D., Christensen K. The Global Village Companion: An A to Z Guide to Understanding Current World Affairs (Santa Barbara, Calif.: ABC-CLIO, 1996); McLuhan M., Powers B.R. The Global Village: Transformations in World Life and Media in the 21st Century (New York: Oxford University Press, 1989).
39. Grabber G., Stark D. Organizing Diversity: Evolutionary Theory, Network Analysis, and Post-socialism, in Grabber and Stark (eds.). Restructuring Networks in Post-socialism; Legacies, Linkages, and Localities (New York: Oxford University Press, 1997). P.10.
40. Polanyi-Levitt K., Mendell M. Karl Polanyi: His Life and Times. // Studies in Political Economy 22 (1987). P. 11.
41. Acheson J. (ed.). Anthropology and Institutional Economics (Lanham, ML: University Press of America, Inc., 1994). P. 12.
42. North D. 1981. P. 42.
43. Polanyi K. Our Obsolete Market Mentality. Commentary 3 (February 1947). P. 109–117.
44. North D. Markets and Other Allocation Systems in History: The Challenge of Karl Polanyi. // Journal of European Economic History 6. Nо. 3 (1977). P. 711.
45. North D., 1981. P. 204.
46. Ibid. P. 202. Acheson J., 1994. P. 8–9.
47. Landa J. "Culture and Entrepreneurship in Less-Developed Countries: Ethnic Trading Networks as Economic Organizations," in Brigitte Berger (ed.). The Culture of Entrepreneurship (San Francisco: ICS Press, 1992). P. 60, 65.
48. North D. 1981. P. 48.
49. Useem M. The Inner Circle. Large Corporations and the Rise of Business Political Activity in the U.S. and U.K. (New York; Oxford: Oxford University Press, 1984). P. 49.